В результате почти не делалось попыток верификации отдельных блоков на совместимость друг с другом.
Единственной работой, в которой делается попытка представить эти блоки в виде единой системы, является уже упомянутая выше книга Дж. П. Мэллори, но базируется она не на анализе материала, а на мнениях исследователей, отрабатывавших эти отдельные блоки, причем на мнениях достаточно обобщенных. Если же мы обратимся к конкретным фактам, то перспективы решения индоевропейской проблемы с этих позиций представятся совсем в ином свете. Детальная критика этих позиций может быть весьма обширна, и мы остановимся лишь на нескольких пунктах.
В Восточной Европе в течение эпохи бронзы не наблюдается генетической преемственности культур, как это предполагает «курганная теория».
Налицо весьма ощутимые культурные сломы при смене ямной культуры катакомбной и при формировании культур срубно-алакульского времени. На последний процесс основное влияние оказала синташтинская культура Зауралья, но вывести ее из культур Восточной Европы невозможно. Ряд сопоставлений синташтинского материала возможен с культурой многоваликовой керамики Украины, абашевскими культурами лесостепной зоны Восточной Европы и позднекатакомбными древностями.
Однако все эти культурные образования формируются синхронно синташтинской культуре и черты их сходства обусловлены близкими механизмами этого формирования. Так называемая «андроновская культурно-историческая общность» является историографическим мифом.
Она состоит из двух основных компонентов – алакульской и федоровской культур, имеющих различное происхождение и различные тенденции последующего развития. И обилие синкретических памятников вовсе не является основанием для отнесения племен, оставивших эти культуры, к близким этносам.
Другой миф – это миграция ариев на юг из степной зоны. В Иране и Индии отсутствуют какие-либо черты культур степной зоны эпохи ПБВ. Используемые в качестве моста между степью и Индостаном бишкентская и вахшская культуры Таджикистана не имеют прототипов на севере.Все их аналогии уходят на запад – в Юго-Западный Туркменистан и Иран. К тому же датировка бишкентской культуры позднеандроновским временем не правомерна. Эта культура возникает, по-видимому, синхронно Синташте на Урале.
Можно привести и ряд возражений лингвистического плана. В языках Авесты и Ригведы отсутствуют финно-угорские включения, что было вряд ли возможно, если бы индо-иранцы формировались в непосредственной близости от финно-угорского этнического массива. Кроме того, важным основанием в пользу локализации индо-иранской прародины в степной зоне Восточной Европы была фиксация скифо-европейских изоглосс, которыми охвачены даже языки островных кельтов, но которые не распространяются на иные иранские диалекты.
Необходимо, при этом, помнить о том, что В.И. Абаев подчеркивал: сформироваться эти изоглоссы могли не позднее середины II тыс. до н.э. 3 . В результате найти какую-либо археологическую модель, иллюстрирующую эту ситуацию, попросту невозможно. Как невозможно,
с учетом этого факта, показать на археологическом материале схему диалектного членения индо-иранских языков. Если же вспомнить, что в рамках «курганной теории» под древними европейцами понимаются шнуровые и постшнуровые культурные образования Европы, то все это превращается в сгусток противоречий.
При этом около середины II тыс. до н.э. вся система культур, сформировавшихся на «шнуровой» основе, рушится, и ей на смену приходят новые культурные образования. В эти процессы были втянуты огромные регионы Европы – от Средней Волги до Англии.
Много вопросов можно задать и относительно выделения из индоевропейской семьи анатолийцев, армян и палеобалканских народов. Если это связывать с миграцией степных племен на Балканы в первой половине IV тыс. до н.э. и с последующим распространением балканского культурного комплекса в Анатолию на рубеже IV – III тыс. до н.э., то как это может быть соотнесено со схемой диалектного членения индоевропейских языков? А если в этот клубок противоречий мы добавим тохарскую проблему? Как уже говорилось выше, с тохарами мы можем соотнести лишь ямную миграцию на восток и формирование афанасьевской культуры. Но, учитывая принятую в рамках той же теории индо-иранскую принадлежность ямников, на каком восточноевропейском археологическом материале мы будем показывать более раннее родство тохар с кельтами и италиками?
Собственно, продолжать этот критический разбор можно бесконечно долго, если углубляться дальше. Но в этом и нет необходимости, поскольку теории, как таковой, как единого целого, реально не существует.
В противоположность этому выдающиеся советские лингвисты Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов, базируясь на языковых данных, предложили локализацию прародины индоевропейцев на Ближнем Востоке и показали миграции отдельных полуляций в места их исторического проживания.
Несмотря на солидность аргументации, приведенной ими, эта теория не была принята большинством исследователей.
Особые нарекания вызывало описание миграций древних европейцев (балтов, славян, германцев, кельтов и италиков)
из Передней через Среднюю Азию, Урал и Восточную Европу. Такой долгий путь в Западную и Центральную Европу вызывал недоумение, прежде всего, археологов.
Поскольку, по общему убеждению, проблема происхождения индоевропейских народов
является комплексной, ее решение должно удовлетворять требованиям как археологии, так и лингвистики. Поэтому в дискуссии основной упор был сделан на обсуждении археологических возможностей для принятия предложенной модели. Последнее представлялось особенно важным, поскольку,
по глубокому убеждению большинства археологов, картина миграций, показанная Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым, целиком расходится с теми историческими процессами, которые реконструируются для Евразийского континента на основании археологических источников.
Это позволило Дж. П. Мэллори, выступившему на страницах своей
книги «In search for Indo-Europeans»
выразителем мнения большинства археологов («main stream of conventional wisdom»),
воздать должное колоссальному труду авторов и уклониться от обсуждения его результатов. Тем не менее, анализ археологических источников Евразии, предпринятый автором настоящей работы, позволил показать, что теория, предложенная Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым, принципиально верна.
В ряде работ была предложена археологическая
схема происхождения и миграций индоевропейцев, которая в деталях соответствует той, которую предложили вышеназванные исследователи (4) .
Ниже мы приводим данную схему в наиболее общем виде.
Этот обзор мы
начнем с происхождения индо-иранцев, поскольку в «курганной теории» их локализация является едва ли не ключевым звеном. Р. Гиршман показал, что проникновение митаннийских ариев в Северную Месопотамию следует
связывать с памятниками Шах-Тепе, Тюренг-Тепе, Тепе Гиссар, расположенными в Северо-Восточном Иране (5) .
По-видимому, в этом же регионе нам
следует искать и корни бишкентской и вахшской культур Таджикистана. Металл и керамика этих культур не имеют прототипов на севере. Все их аналогии находятся далеко на западе – от Южного Прикаспия до южной части Циркумпонтийской зоны.
Остановиться на Прикаспийском регионе нам позволяет, главным образом, погребальный обряд – скорченные катакомбные захоронения, причем
мужские и женские костяки обычно лежат на разном боку. Развитие катакомбного обряда, как это было доказано И.Н. Хлопиным при исследовании могильника Пархай II, можно проследить на территории Юго-Восточного Прикаспия, начиная с рубежа V – IV тыс. до н.э. и по II тыс. до н.э. включительно (6) .
Это позволяет предпринять поиски истоков катакомбной погребальной традиции Северного Причерноморья на юге, тем более что ряд других артефактов и черт культур катакомбной культурно-исторической общности имеет несомненные параллели на Кавказе и в более южных регионах. Это может объяснить причину появления в Северном Причерноморье индоарийской топонимики (7 ).
При этом необходимо помнить, что появление катакомбного погребального обряда в Восточном Средиземноморье, как и в Северном Причерноморье, является разрывом с прежней культурной традицией и осуществляется практически синхронно. С этого же времени
в ближневосточных источниках встречаются упоминания о «воинстве Манда», с которым воевали аккадские, а затем хеттские цари (8) .
Однако вернемся к Индостану, где
в позднехараппский период в долине Инда и к северо-западу от нее формируется ряд новых культурных образований: культура Свата, культура джхукар, могильник Н. Хараппы.
Позднее, уже во второй половине II тыс. до н.э., возникает культура «серой расписной керамики» бассейна Ганга, связанная с наиболее поздней волной «ведических» ариев. Этим культурам невозможно найти параллели в степной Евразии. Основные их связи простираются на северо-запад и запад – бишкентская и вахшская культуры, бактрийско-маргианский археологический комплекс, более ранние памятники Маргианы типа Намазга V, Северо-Восточного Ирана (Гиссар II, IIIB) и далее на запад вплоть до Закавказья (9) .
Южные корни имеют и иранцы. В целом ряде работ В.И. Сарианиди показал, что формирование в начале II тыс. до н.э. бактрийскомаргианского археологического комплекса связано с миграцией из сироанатолийского региона. Этот комплекс сменяет культурные образования типа Гиссар II, III B, Намазга V и распространяет свое влияние вплоть до долины Инда. Впоследствии данная культурная традиция без особых изменений доживает вплоть до ахеменидского времени (10) .
В.И. Сарианиди склонен связывать этот комплекс с индо-иранцами, но датировать выделение индоарийских и иранских диалектов II тыс. до н.э., по-видимому, нельзя. Поэтому речь должна идти уже об иранцах, что подтверждается и раскопками протозороастрийского храма Тоголок-21 (11) .
Но на фоне представлений о северной прародине индо-иранцев это уже дискуссия второго порядка, и я надеюсь, что она станет актуальной уже в ближайшее время. Последующее продвижение западных иранцев (предков персов и мидян)
в районы Загроса и Северного Ирана маркируется распространением культуры «серой керамики» РЖ I Ирана, которое датируется началом второй половины II тыс. до н.э. Связь этой культур
ы с более ранними памятниками Северо-Восточного Ирана была показана К. Янгом (12 ).
Западноиранская принадлежность этой культуры часто подвергается сомнению, несмотря на то, что с ее появлением и вплоть до надежно зафиксированных в этом регионе персов и мидян особых культурных трансформаций здесь не происходит.
Основанием для сомнений стало отсутствие иранской ономастики в Приурмийском районе вплоть до рубежа II – I тыс. до н.э. Однако в предшествующий период эта зона была вовсе не охвачена письменными источниками (13 ).
Но этот вопрос может быть предметом обсуждения, в отличие от вопроса о возможных импульсах в этот регион из степной зоны Восточной Европы. Таким образом,
не существует ни одной индо-иранской культуры южной зоны, которая формировалась под воздействием «степных» культур. На этногенез этих племен влияли, главным образом, широтные миграции, осуществлявшиеся в рамках обширного региона, включавшего Сирию, Восточную Анатолию, Иран, Маргиану, Бакгрию и Индостан.
Поэтому единственной дискуссионной проблемой является появление иранских племен в степной Евразии. Довольно очевидный путь к ее решению позволяют наметить памятники синташтинской культуры, исследованные в Южном Зауралье (14) .
Как мы уже отмечали,
эта культура не выводима из культурных образований Восточной Европы предшествующего периода. Аналог круглоплановым синташтинским укрепленным поселениям известен в Закавказье (Узерликтепе), но появление севано-узерликской группы памятников в Закавказье прерывает прежнюю культурную традицию куро-аракской культуры.
Это происходит около ХVIII в. до н.э., то есть синхронно с формированием синташтинской культуры Зауралья (15 ).
Более ранние аналоги, датируемые второй половиной III тыс. до н.э., есть только в Анатолии и Сиро-Палестине. К ним относятся поселения Демирчиуйюк, Пулур и Роджем Хири. Данную архитектурную традицию мы можем проследить и в более раннее время до конца V – начала IV тыс. до н.э. (Мерсин ХVI) и далее до VI тыс. до н.э. (Хаджиляр Па) (16) .
Только архитектурными традициями параллели синташтинской культуры в сиро-анатолийском регионе не ограничиваются. Можно указать н
а серию близких форм металла, керамики, традиций погребального обряда (17) .
Примечательно то, что
на этот же регион указывает В.И. Сарианиди, определяя истоки бактрийско-маргианского археологического комплекса.
Проникновение синташтинских племен в Восточную Европу и на Южный Урал приводит к существенной смене всей прежней культурной системы. В лесостепной зоне формируются культуры абашевской культурно-исторической общности, а с ХVI в. до н. э оформляется срубноалакульский культурный блок, охватывающий огромные пространства степи и лесостепи Евразии от Днепра до Центрального Казахстана. Его формирование мы можем интерпретировать уже в качестве иранизации этой зоны.
Однако связывать с этими памятниками последующие культуры скифо-сако-сарматского мира нельзя. В конце финальной бронзы количество памятников катастрофически уменьшается. На значительной территории от Дона до Восточного Казахстана существуют лишь единичные погребения, которые можно датировать началом I тыс. до н.э. и которые не связаны с культурами раннего железного века.
Формирование носителей протоскифского диалекта проходило в Закавказье на основе комплексов севано-узерликского типа, близких по ряду параметров синташтинской культуре. Сохранение этой традиции в Закавказье отмечено могильниками у Ханлара и Артик (18 ).
В начале второй половины I тыс. до н.э. из закавказско-переднеазиатского региона осуществляется миграция в Центральную Азию, что приводит к формированию в Саянах, на Алтае и Тянь-Шане культур карасук-ирменского культурного блока. В самом начале I тыс. до н.э. часть этих популяций проникает в степную зону Восточной Европы, хотя наблюдается и более далекое продвижение отдельных групп, вплоть до Центральной Европы (19).
Это движение отражает появление киммерийцев в Северо-Понтийской зоне. Часть этого этнического компонента сохраняется в Закавказье (Гамир). Его активность фиксируется письменными источниками Передней Азии. Вместе с тем, наблюдается
инфильтрация этих групп на северные склоны Кавказа, где
сталкиваются, таким образом, киммерийские популяции, мигрировавшие из Центральной Азии, с племенами, пересекшими Кавказский хребет. Собственно скифы оформляются чуть позже в Центральной Азии (Аржан).
Их миграция осуществляется из Центральной Азии через Переднюю Азию и Кавказ в Восточную Европу. Подобный подход к решению скифо-киммерийской проблемы выводит нас на проблему появления скифо-европейских изоглосс.
Протоскифские контакты с древними европейцами (кельты, италики, балты, славяне, германцы) осуществлялись,
начиная с ХVIII в. до н.э., в Юго-Восточном Закавказье и Приурмийском районе. В ХVII в. до н.э. первые древнеевропейские популяции (кельто-италики)
начинают стремительную миграцию через Иран и Среднюю Азию и оказываются на Алтае, где
происходит формирование сейминско-турбинского типа памятников. Из этого региона осуществляется миграция этих племен на запад (20) .
В ряде западносибирских культур появляются черты, присущие культурам закавказско-переднеазиатского региона: укрепленные поселения и поселения с круглым планом, валиковая керамика, оловянистые бронзы, литье по восковой модели, втульчатые копья, одно- и двулезвийные кинжалы с металлической рукоятью, одомашненные животные.
В ХV в. до н.э. по тому же маршруту осуществляется миграция другой древнеевропейской группы – предков балтов, славян и германцев. Это
приводит к формированию от Иртыша до Зауралъя федоровской культуры, которая,
наряду с алакульской, включается в андроновскую культурно-историческую общность и чье формирование пока не получило удовлетворительного объяснения. Ряд черт этой культуры известен в регионе, примыкающем на юго-западе к Каспийскому морю в культурах РБВ – ПБВ: курганный погребальный обряд, каменные ящики и цисты, обряд кремации, овальные блюда, лощеная керамика, очажные подставки и т. д.
Металлообработка федоровской культуры восходит к традициям Циркумпонтийской зоны периода СБВ, хотя ей известны и синхронные аналоги – металлообработка сумбарской культуры Юго-Западного Туркменистана. Необходимо отметить, что обычно скудное присутствие федоровских материалов в Средней Азии рассматривается в качестве признака арийского движения на юг. Однако
направление данной миграции маркируется включениями на северных федоровских памятниках маргиано-бактрийской керамики, относящейся к ранним стадиям существования этого комплекса.
В связи с этим
обнаружение на юге Средней Азии фрагментов так называемой «степной» керамики (а речь идет о весьма скудных находках) может вполне быть объяснено не движением с севера на юг, а продвижением федоровских племен на север.
Наиболее западные памятники, несущие в себе федоровские черты, известны в Поднепровье. В результате этих миграций волна пришельцев вступает во взаимодействие с представителями более раннего миграционного потока и оттесняет их к западу. В широком ареале от Алтая до Поволжья в течение ХVI – ХV вв. до н.э. происходит постоянный отток населения на запад. В итоге образуется целая серия культур, в которых фиксируются черты первой (сейминско-турбинской) и второй (федоровской) миграционных волн. Это черноозерский культурный тип на Иртыше, черкаскульская и межовская культуры Урала, сусканско-лебяжинский тип и приказанская культура Волго-Камья, поздняковская культура бассейна Оки.
Формирование этих синкретических в своей основе образований подтверждает гипотезу Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова о том, что в ходе совместных миграций древних европейцев к северу от Каспийского моря образовался ареал, в котором происходило сближение ранее дифференцированных древнеевропейских диалектов (21) .
Движение древних европейцев далее на запад, в места их исторического проживания, растянулось на длительный период и осуществлялось несколькими разновременными потоками. Это был достаточно сложный процесс, в котором, наряду с быстрыми миграциями на значительные расстояния, имели место постепенные перемещения небольших коллективов. Поэтому
в европейских культурах встречаются как черты более ранние, присущие собственно сейминским или федоровским комплексам, так и черты синкретических образований, сформировавшихся на их основе.
В ХVI – ХV вв. до н.э. начинается существенная трансформация культур Западной, Центральной, Северной и Восточной Европы. Наиболее отчетливо это проявилось в металлообработке. Во всем этом ареале распространяются изделия, наследующие сейминско-турбинские традиции: втульчатые копья, долота, кельты, однолезвийные кинжалы, выплавленные из оловянистых бронз.
Появляются типы валиковой керамики, присущие восточной зоне. В погребальной обрядности наблюдается сочетание кремации и ингумации, подкурганных и грунтовых захоронений, каменные ящики и цисты. Все эти черты представлены в европейских культурах в различных сочетаниях. Общими являются лишь традиции металлообработки.
Наиболее рано они начинают проявляться в культуре Ветеров и группе Мадьяровце Центральной Европы, в поздней фазе культуры Отомани-Фюзешабонь в Венгрии, в армориканской культуре Бретани и уэссекской культуре Юго-Восточной Англии, хотя все эти культуры несут многочисленные признаки прежних европейских образований.
Чуть позже формируется культура курганных погребений Германии, тшинецкокомаровская культура между Вислой и Днепром и сосницкая культура на левобережье Днепра.
Подобная локализация этих культурных образований позволяет связать более ранний поток с кельтами, культуру курганных погребений – с германцами, тшинецко-комаровскую – со славянами, а сосницкую – с балтами.
Появление древних европейцев в Центральной Европе стимулировало продвижение фракийцев в Северное Причерноморье (сабатиновская культура), а последующая их активность – дорийскую миграцию на юг Балканского полуострова и вызванные этим миграции различных индоевропейских групп (палеобалканских и греческих) в Малую Азию, Палестину и Египет (движение «народов моря»).
Прояснение процессов, связанных с ранней историей индо-иранцев и древних европейцев, позволяет перейти к проблеме происхождения ин доевропейцев в целом. Предложенная Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым локализация их прародины на территории Армянского нагорья была обоснована изоглоссами с семитскими, северо-кавказскими, картвельским и шумерским языками, а также реконструкцией природного окружения праиндоевропейцев. Предполагается довольно продолжительное существование праиндоевропейского языка, распад которого датируется временем не позднее V – IV тыс. до н.э. (22).
Более поздние даты для праиндоевропейского состояния (IV тыс. до н.э.) определяет Дж.П. Мэллори (23) .
При этом он основывается на реконструируемой для праиндоевропейского языка терминологии, связанной с колесом и упряжью, а единичные свиде тельства колесного транспорта появляются лишь с IV тыс. до н.э. В этом рассуждении заключена серьезная методологическая ошибка, поскольку основанием для построения масштабной гипотезы должны служить факты, а не их отсутствие
. Терминология для упряжи, например, может быть связана с использованием пахотных орудий, первые данные о которых появляются в Закавказье с VI тыс. до н.э. (Арухло I) (24) .
Использование колес могло начаться раньше их археологической фиксации. На подобную возможность указывает
обнаружение на энеолитических памятниках Закавкавказья пряслиц в виде моделей колес с выступающей ступицей.
В более позднем археологическом контексте они безусловно рассматривались бы как модель колеса. Это
предполагает более ранее использование колес без ступиц и возможность соотнесения колес и глиняных пряслиц, обнаруженных на памятниках Северной Месопотамии уже в VI тыс. до н.э.
Некоторые иные аргументы в пользу восточноевропейской локализации индоевропейской прародины можно также отвергнуть с опорой на ранние закавказские и переднеазиатские материалы. В частности,
в этих районах дикая лошадь не была известна, а предполагается, что у праиндоевропейцев лошадь уже была одомашнена. Поэтому
обнаружение на памятниках Восточной Анатолии и Закавказья VI – IV тыс. до н.э. костей лошади (25)
может служить свидетельством доместикации этого животного.
На поселении Аликемектепеси, датируемом в некалиброванной шкале концом V тыс. до н.э., обнаружены кости уже двух пород лошадей, что намного раньше первых следов доместикации в Восточной Европе. К тому же одна из опор теории о ранней доместикации лошади в Восточной Европе (энеолитическое поселение Дереивка) рухнула, а обсуждение доместицированой лошади в Казахстане (Ботай) построено на мифических основаниях.
Одним из базовых аргументов в пользу локализации индоевропейской прародины в Восточной Европе являются очень ранние языковые контакты этих популяций с предками финно-угров. Однако данные контакты настолько неотчетливы, что могут рассматриваться, скорее, с позиций теории ностратического единства, которая предполагает очень отдаленное родство индоевропейских, картвельских, урало-алтайских и эламо-дравидских языков.
Определенные археологические основания для этого есть. Мезолитические комплексы Восточного Прикаспия были подвержены влиянию из Загроса. Далее,
в течение неолита и энеолита наблюдается существенное влияние из Восточного Прикаспия в районы Урала и Поволжья, что отражает расселение народов, язык которых трансформировался впоследствии в финно-угорский. Распространение эламо-дравидских языков тоже может быть связано с культурными влияниями из Загроса, что отчетливо фиксируется на материалах Иранского плато. Таким образом, у нас есть возможность продемонстрировать ностратическую теорию на археологическом материале, что является дополнительным аргументом в пользу ближневосточной локализации индоевропейской прародины.
Одним из доводов, направленных на отрицание возможности локализации индоевропейской прародины на Ближнем Востоке, является так называемый «аргумент березы», поскольку слово для ее обозначения в индоевропейских языках восходит к одной основе и предполагается, что на Ближнем Востоке береза неизвестна. Однако
исследование поселения VII тыс. до н.э. Тель Магзалия в Северной Месопотамии выявило пыльцу этого растения (26) .
Все эти факты, с учетом развитой «горной» лексики в праиндоевропейском языке и множества иных лингвистических данных о природном окружении праиндоевропейцев (27), значительно сужают пространство для дискуссии между сторонниками восточноевропейской и ближневосточной локализации индоевропейской прародины. Н
а наш взгляд, наиболее ранними комплексами, отражающими состояние праиндоевропейского единства, являются поселения Северной Месопотамии VII тыс. до н.э. типа Тель Магзалии, Чейюню-тепеси, Невали Чори. Материалы этих памятников позволяют реконструировать хозяйство, детально соответствующее хозяйству праиндоевропейцев, реконструируемому Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым (28) .
Оно было земледельческо-скотоводческим. К культивированным растениям относились пшеница и ячмень. В составе стада первоначально абсолютно доминирует мелкий рогатый скот, хотя крупный рогатый скот был известен.
Постепенно доля его возрастает, а в слоях, переходных к хассунскому времени, появляются кости свиньи. Глина использовалась как формовочная масса при строительстве жилищ и оборонительных укреплений, но керамика вплоть до VI тыс. до н.э. отсутствует. Медные изделия из самородной меди известны. Они изготавливались методом холодной ковки.
Все это объясняет отсутствие развитой гончарной и кузнечной терминологии. Существовало ткачество (находки пряслиц, начиная со стадии Телль Сотто), шитье (иглы и проколки). Изготавливались полированные каменные топоры.
В Восточной Европе и в других регионах никогда не существовало культуры, которая соответствовала бы всем этим характеристикам. Памятники же Северной Месопотамии VII – VI тыс. до н.э. полностью подходят под то описание культуры и хозяйства праиндоевропейцев, которое сделано Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым.
Диалектное членение праиндоевропейского началось с выделения анатолийских языков. В конце VII – VI тыс. до н.э. фиксируются миграции анатолийского населения на Балканы. Миграции VII тыс. до н.э. были связаны с неидоевропейскими популяциями. Вероятно,
индоевропейские миграции маркируются появлением в VI тыс. до н.э. на Балканах комплексов типа Старчево-Кереш, сопоставимых с северомесопотамскими стадии Телль Сотто и шулавери-шомутепинскими Закавказья.
В это же время происходит продвижение индоевропейцев на Кавказ (шулавери-шомутепинская культура)
и на Нижний Дон (Ракушечный Яр).
Впоследствии, вплоть до начала раннего железного века, по этому маршруту неоднократно прокатывались различные волны индоевропейского населения. Одной из наиболее важных миграций, осуществленных в этом на правлении, было движение палеобалканских популяций, связанное с памятниками типа Ново-Данилово и нижнего слоя Михайловского поселения.
Появление этих групп привело к крушению всей свиты культур балканского энеолита и формированию культур эпохи бронзы.
Эти новые культурные образования формировались на основе интеграции пришлого и местного населения, что позволяет предполагать, что наряду с палео-балканскими диалектами в регионе сохраняются анатолийские. Последнее подтверждается фиксацией на Балканах анатолийского топонимического пласта, а также тем, что после смещения в конце IV тыс. до н.э. балканского культурного комплекса в Северо-Западную Анатолию (Троя I, II) здесь фиксируется два языковых компонента – фракийский и лувийский (29) .
В дальнейшем этот комплекс продвигается в Центральную и Восточную Анатолию, оказывая воздействие на переоформление местных культур вплоть до Закавказья и Палестины (куро-аракс и кирбет-керак).
Продвижение этих групп в последний регион позволяет вспомнить «хеттов», упоминаемых в довольно архаичных частях Ветхого Завета. Таким образом,
выделение анатолийских диалектов происходит около конца VI тыс. до н.э. в результате миграции части праиндоевропейских племен на Балканы, что соответствует схеме диалектного членения индоевропейских языков.
На Балканах анатолийские диалекты существуют в течение довольно продолжительного времени в изоляции от прочих индоевропейских языков. Это и привело к сохранению их консервативных черт, восходящих к праиндоевропейскому состоянию.
Во второй половине IV тыс. до н.э. носители анатолийских диалектов вытесняются на территорию Малой Азии, в результате чего на рубеже IV – III тыс. до н.э. происходит выделение хеттского (несийского) и палайского языков и возобновляются контакты с остальным индоевропейским массивом. Продвижение лувийского диалекта на восток было связано с более поздними событиями, когда во второй половине III тысячелетия до н.э. фиксируется распространение по Юго-Западной Анатолии вплоть до Киликии культуры Трои. Хетты же, оказавшиеся в восточной Анатолии, продвигаются в Центральную Анатолию несколько позже. Такое встречное движение хеттов и лувийцев уже предлагалось в археологической литературе (Ме11аагt), но встретило возражения исходя из предположения, что носители этих родственных диалектов должны были мигрировать из одного ареала. Однако в данном случае речь идет уже об их финальных миграциях.
В Европе взаимодействие более ранних северо-балканских и центральноевропейских компонентов со степными привело к сложению в конце энеолита, РБВ и СБВ культур воронковидных кубков и шаровидных амфор, а затем шнуровых культур, распространяющихся по лесной зоне от Западной Европы до Средней Волги. Культуры шнуровой керамики, повидимому, и были тем индоевропейским пластом, который был ассимилирован древними европейцами, а в северо-восточном ареале – финно-уграми.
Миграция тохар в Центральную Азию происходила, вероятно, во второй половине III тыс. до н.э., поскольку уже с рубежа III – II тыс. до н.э. тохары фиксируются в бассейне Тарима.
В. Хеннигом, а за ним Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым была предложена связь тохар с «кутиями» и «тукри» ближневосточных источников и «юэджами» китайских (30) .
Наиболее вероятной культурой Центральной Азии, которую можно связать с тохарами, является окуневская, локализующаяся в Саянах.
Не исключено, что переоформление афанасьевской культуры и формирование поздних афанасьевских комплексов Алтая тоже сопровождалось распространением тохарского языка. Более
ранние афанасьевские памятники Саяно-Алтайского нагорья, по-видимому, следует связывать с продвижением сюда индо-иранского населения с территории Восточной Европы (ямная культура).
Тохарская миграция осуществлялась, главным образом, через территорию Средней Азии. Однако не исключено, что какие-то группы пересекли степную Евразию.
Таким образом, данная схема принципиально (хотя и не в деталях) соответствует картине происхождения и миграций индоевропейских народов, предложенной Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым. Это позволяет полагать, что
в наиболее общих чертах индоевропейская проблема решена. В заключение мне хотелось бы остановиться на географических факторах, обусловивших характер индоевропейских миграций. Территория Курдистана и Армении, откуда осуществлялись эти миграции, представляет собой горную страну, рассеченную множеством долин. Это способствовало диалектному членению индоевропейских языков еще в рамках исходного ареала. Большое диалектное разнообразие характерно для населения горных районов и в настоящее время. Фактор горного ландшафта сказывался и на необходимости миграций за пределы исходного ареала. В случае начала этнических перемещений и проникновения новой этнической группы в какуюто долину это приводило к вытеснению оттуда прежнего этноса. Не следует забывать и о такой важной характеристике данного ареала, как сейсмические процессы.
Здесь они имеют такую мощность, что способны иногда полностью изменять ландшафт и оказывать существенное влияние на возможности выживания той или иной популяции.
Географический фактор обусловил также основные на правления миграций. На юг они практически не осуществляются, за исключением Сиро-Палестины. Возможности южных миграций были ограничены пустынями и ранними государственными образованиями Месопотамии и Нильской долины.
На Балканы миграции балканских и северомесопотам ских популяций осуществлялись лишь по начало V тыс. до н.э., когда формирование очень развитых и консолидированных обществ балканского энеолита поставило заслон дальнейшей инфильтрации переднеазиатских племен в эту зону. Поэтому
основные миграционные пути проходили через Кавказ и Иран и на особенности культурогенеза в Северной Евразии оказывало воздействие то, что эти миграции осуществлялись в обход Черного и Каспийского морей.
В результате в разных районах Евразийского континента формируются культуры, имеющие сходные черты, но не связанные друг с другом генетически.
Очень важной характеристикой процессов, сопровождавших индоевропеизацию континента, было то, что они растянулись на несколько тысячелетий. Поэтому в большинстве регионов новые волны индоевропейцев накладывались на индоевропейский массив, ранее осевший на той или иной территории. Это создает иллюзию имманентного развития культуры.
Однако в реальности речь должна идти об участии местного субстрата в культурогенезе. В чисто количественном выражении местные популяции обычно преобладали над пришельцами. Распространение языка последних осуществлялось успешно лишь в том случае, если мигрирующей группе удавалось продолжительное время доминировать в регионе и ее язык становился своеобразным «lingua franca».
